Она явилась на ужин с видом почтительно сдержанным. Церемонно поблагодарила короля за неизменную заботу о ней. А когда первые блюда были поданы, едва прикоснулась к угощению и откинулась на спинку стула с выжидающим видом.
– Ешьте, матушка, ешьте, – слизывая с пальцев соус сказал Шарль. – Мы с вами не в государственном совете, не смотрите на меня, как на вашего повелителя. Для вас я по-прежнему Шарль. Любящий и, надеюсь, любимый. Я ведь всё ещё любим вами? Или есть кто-то, кого вы любите больше?
– Все мои дети дороги мне одинаково, – ровным голосом сказала мадам Иоланда. – Даже те, чью искренность я утратила.
– Неужели есть такие? – Шарль не слишком старательно изобразил озабоченность и с хрустом разрезал яблоко. – Если это наш маленький Шарло, я готов лично оборвать ему уши.
– Не стоит…
Мадам Иоланда оторвала взгляд от лица Шарля и осмотрелась вокруг. За поднятыми пологами шатра всё уже подёрнулось синим сумеречным светом. Из лощин и оврагов несмело пополз белёсый туман, словно спрашивая дозволения на своё присутствие у налившегося багрянцем заката. Тёмные очертания стражников, стоявших неподалёку, казались неясными на фоне посмурневшего кустарника. Ещё немного, и светильники вокруг стола станут единственным ярким пятном, дарящим тепло и цвет.
– Вы заметили, сир, что первыми среди деревьев желтеют осины? Вечно дрожащие, будто чувствуют перемены и торопятся раньше других смириться перед холодами.
– Разве? – Шарль тоже осмотрелся, откусил яблоко, с шумом разжевал и остановил взгляд на герцогине. – Вы это просто так сказали, матушка, или метафорой желаете на что-то намекнуть?
– Всё будет зависеть от того, для какого разговора вы меня пригласили, Шарль.
– Я рассчитывал, что разговор начнёте вы сами. Не может же быть, чтобы после стольких событий герцогиня Анжуйская позволила себе молча их принять.
– Почему бы и нет, если сделанное разумно и понятно.
– Значит, вам нечего мне сказать?
– Этого я не говорила.
– Так скажите, хоть что-нибудь!
Мадам Иоланда немного подумала.
– Я лучше спрошу, если ваше величество позволит.
– Ради Бога, мадам!
– Что означает этот странный договор с Бургундцем среди стольких побед, которые должны были позволить вам диктовать свои условия, а не договариваться и передоговариваться? И не стала ли результатом этих договорённостей ваша нерешительность под Парижем? А может быть и раскол в войске, который вы допустили?!
Лицо Шарля изобразило скуку.
– Так я и думал, что всё сведётся к упрёкам. А больше у вас для меня ничего не найдётся?
– Я пока ничем вас не упрекнула, Шарль.
– Бросьте! Я уже не тот мальчик, которого вы привыкли воспитывать! Только что каждое слово было подкреплено взглядом достаточно красноречивым даже для тех, кто мало вас знает. Мне же ваше лицо прекрасно знакомо. Сморщился нос – значит, что-то вызвало презрение или брезгливость; при полной другой неподвижности дрогнули веки, значит, вы еле сдерживаете гнев, или досаду, или испуг… Вот! Примерно, как сейчас! Я прогневил вас, матушка, или напугал?
– Скорее, заставили почувствовать досаду на те долгие годы, когда думалось, что все ваши помыслы направлены на изучение искусства править, а не моего лица.
– Ваше лицо было более реальным… Сейчас оно снова стало непроницаемо, и когда-то я восхищался этим вашим умением закрываться ото всех. Но сегодня мне требуется нечто большее, мадам – полная искренность. И, чтобы получить её, я стану искренен тоже, и так же, как вы, начну с вопроса: правда ли, что девица, которую мне подсунули, как Божью посланницу, на самом деле моя, якобы, сводная сестра?
Ну вот!
Мадам Иоланда зябко повела плечами.
– Говорите тише, Шарль, вечером каждое слово слышится далеко.
– Эй, стража! – тут же крикнул король. – Опустите пологи у шатра, её светлость замёрзла!
Пока это приказание выполнялось, оба сидели молча, глядя друг другу в глаза. «Да, – призналась себе мадам Иоланда, – я не была готова к тому, что он спросит об этом так прямо».
– А как бы иначе все ваши рыцари дали согласие за ней пойти? – сказала она, как можно будничней.
Шарль коротко и нервно рассмеялся.
– О, да!.. Мои рыцари… А меня, матушка, вы оставили тем идиотом, который должен был только слепо верить!
– Вам не надо было знать об этом до поры, Шарль. Вы были слишком не уверены в себе… Вера спасала вас во многих отношениях… И эта девушка, родственная вам по крови, но воспитанная вдали от двора, стала спасением во многих смыслах! Какая, в сущности, разница – кем она была рождена, если воля Господа в отношении вас была исполнена? Мне не хотелось разрушать вашу уверенность, поэтому тайна свято охранялась… Но скажите, какой злодей рассказал вам?
– До поры?! – Словно не слыша ничего другого, Шарль ухватился за то единственное, что отвечало его настроению. – До какой же?! Уж не до того ли дня, когда Алансон, войдя в Париж, объявил бы всем, что у французской короны есть наследница более достойная?!
– Глупости! Салический закон этого бы не допустил!
– О, мадам, вам ли говорить это! Закон был составлен, когда того требовали интересы людей, всем известных – для них и старались! Будь в том нужда, целая свора юристов и сейчас вытащит на свет благодетельные дела Бланш Кастильской, чей сын, кстати, обеспечил вашему незабвенному супругу титул короля Сицилийского! То-то начнутся восхваления благостного правления женщины! Я просто слышу, как по всем площадям орут о Богом посланной наследнице!..
– Вы слишком мнительны, Шарль.