Город как-то сразу почти перестал сопротивляться.
По осадным лестницам не залезла ещё и половина атакующих, а поднятый мост уже опускался – нехотя, с усилием, словно понимал, что он последний кто ещё противится напору захватчиков.
– Все на мост! – заорал кто-то.
И оставшиеся отряды французов полезли прочь изо рва. Мост ещё висел в воздухе, а самые нетерпеливые прыгали на него, подтягивались локтями, коленями, чуть ли не зубами, и перехватив удобнее меч, топор, булаву – у кого что было – неслись к поднимающейся перед уже раскрытыми воротами решетке.
– Победа! Победа! – кричали на башнях.
А Жанна, снова всеми оставленная, вдруг осознала, что впервые над её головой в момент торжества не реяло её знамя.
«Мне больше не победить», – почему-то подумала она с тоской.
* * *
5 ноября запылённый гонец привёз Филиппу Бургундскому известие о том, что Сен-Пьер пал, и французское воинство движется на крепость Ла-Шарите. Несмотря на нахмуренные брови, герцог позволил себе рассмеяться. И канцлеру де Ролену, когда остались наедине, заметил:
– Смотрю, наш королёк быстро учится быть умным. Стань он лакеем, цены бы ему не было – одним махом всем угодил. Бэдфорду тем, что не пошёл на Нормандию, где, без сомнения, победил бы окончательно. Деве своей тем, что дал ей всё-таки повоевать. Ла Тремую тем, что отстранил всех его недругов от управления войском, а мне тем, что послал на Бургундию усталого д'Альбре, вместо военачальников толковых. Да и захватить они намереваются не что-нибудь, а Ла-Шарите, который я и сам бы желал отобрать у этого бандита де Грессара. Как думаете, Ролен, французский король просто хочет таким образом подтолкнуть меня к открытому союзу с собой, или имеет в виду нечто большее? Де Ролен поводил бровями, но ничего не ответил. Давно зная своего господина, он по тону уловил, что ответа пока не требуется.
– Его армия откровенно слаба несмотря на захват Сен-Пьер, – продолжал, между тем, Филипп, словно объясняя всё самому себе. – Не так давно крепости просто раскрывали ворота перед французской девицей, а теперь ей пришлось дважды атаковать, хотя, Сен-Пьер совсем не Париж… Не кажется ли вам, господин канцлер, что наш дорогой кузен перед нами расшаркался более, нежели перед остальными? Судя по всему, он предоставляет мне возможность избавить французский трон от его божественной спасительницы. Или я не прав? Стены Шарите толсты и высоки, а холода всё ближе. Мало кто отважится на осаду… Что же посоветуете повелеть моему бандиту де Грессару? Просто отсидеться, или первейшей целью поставить пленение девицы, а то и…
Герцог выразительно махнул в воздухе рукой, как будто что-то отсекал.
– Король Франции пока мало чем доказал свою состоятельность, чтобы вашей светлости следовать его побуждениям, – покачал головой канцлер – А по поводу девицы… Папский капитул о ней молчит, так что и нам спешить не надо. Пускай господин де Грессар просто сидит в крепости. Погода и маршал д'Альбре всё сделают сами. С девицей же своей его величество пускай тоже разбирается самостоятельно. При всём уважении, вы, сударь, не столь ловки, чтобы всем угождать.
Филипп с притворным огорчением вздохнул.
– И правда.
* * *
Осада Ла-Шарите провалилась.
Замерзающие солдаты ползли на штурм с явным принуждением. На советах в палатке д'Альбре уже не раз поминали короля Генри, увязшего под Мо примерно при тех же погодных условиях. Жанну приготовились не слушать вообще, но она молчала, осознав, наконец, всю нелепость похода, в который ей позволили отправиться.
Кое-как продержались с месяц на вялых атаках и отправились восвояси.
Шарль был доволен. Популярность военных действий таяла на глазах, и никто уже не замирал благоговейно при появлении Жанны. Простолюдины на улицах ещё могли покричать, заметив её выезд, но при дворе, в лучшем случае, ограничивались дежурными улыбками. Герцогиня Анжуйская притихла, а её Рене, крайне раздражавший Шарля своими разочарованными взглядами якобы старшего братца, вообще скоро должен был покинуть двор.
Вот уж за что спасибо герцогу Филиппу! Никто не сомневался – именно с его подачи осмелел вдруг граф де Водемон, который потребовал права на герцогство Лотарингское. Учитывая, что Карлу Смелому править осталось недолго, притязания были вполне обоснованы – по женской линии Водемоны являлись потомками Фридриха IV, сто лет назад правившего Лотарингией. Однако, граф, даже при всех обоснованных правах, ни за что не отважился бы на это, не стой у него за спиной Бургундия. Так что, после Рождества Рене поедет утрясать личные дела, и разочаровываться в короле станет уже некогда. Алансон дуется в Анжере, бастард вернулся в Орлеан, а без них прочие военачальники Жанны были уже не так активны.
Вот теперь девушка могла видеть своего короля и говорить с ним сколько угодно, жаль, правда, что сказать ему уже было нечего. Вчерашние соратники, с которыми она могла бы обсудить своё нынешнее положение, были удалены, кто куда. Хотя, и те, кто остался при армии, не столько воевали, сколько задирались с кочующими отрядами наёмников и бургильонов, продолжавшими обшаривать страну, словно карманные воры. Д'Олон слишком смущался неприязнью двора, особенно заметной для любого, искренне любящего Жанну, но, вместе с тем, всё ещё чувствовал священный трепет перед этим двором. Раймон же, напротив, заскучал настолько, что взялся вдруг изучать грамоту и, высунув язык, каждую свободную минуту, скрипел пером. А Клод…
Жанна ничего о ней не знала, кроме того, что жива и того, что её где-то прячут до полного выздоровления. Выяснять где именно она не решалась после того, как барон де Ре, отводя глаза, путано дал понять, что «для Клод будет лучше пока исчезнуть», и что он обо всём позаботится. Это странное поведение и нежелание открыто смотреть ей в глаза Жанна отнесла за счёт слухов о, якобы внезапном сближении де Ре и Ла Тремуя. Говорили, что барон, слишком заигравшийся в преданность Деве, желает таким образом восстановить прежнее положение при дворе и ищет покровительства министра. И без того подавленная, Жанна приняла и это, как принимают невзгоды люди, потерявшиеся под их обвалом. В конце концов, всякий устраивается в этой жизни, как умеет, лишь бы на Клод это не сказалось. Впрочем, де Ре всегда был к ней добр…