Дофин поджал губы почти обиженно. От кого другого, но от Бастарда он такого не ожидал! Всем было известно о тех разногласиях, которые случались в Орлеане между командующим и Жанной, и Шарль даже не надеялся – он был уверен, что именно от Бастарда получит самую горячую поддержку. И вдруг такое…
– Я же говорила вам! Говорила, что нельзя останавливаться! – подскочила со своего места Жанна. – Раз такова воля Господа, мы обязательно дойдём до Реймса, как бы англичане ни сопротивлялись! Ведь верно, господа?
– Верно! – воскликнул кто-то.
Кажется, Ла Ир.
Шарль потёр лоб рукой, скрывая досаду.
Говорила, говорила, да! Едва переступив порог, она сразу начала говорить о своих грандиозных планах. Но когда её спросили, знает ли она, сколько крепостей придётся взять по дороге, ответом стало совершенно легкомысленное «Это не имеет значения!». Шарль очень надеялся, что сейчас её поднимут на смех, но командиры – эти рыцари, из которых кое-кто был настолько осмотрителен, что примкнул к нему далеко не сразу – они даже не поморщились! А теперь ещё и осрамившийся под Жаржо Бастард влез со своим заявлением! Господи, неужели никто не понимает, чем всё это чревато?!
– Англичане уже знают, куда мы нанесём первый удар и, судя по донесениям, укрепили Жаржо ещё больше, – как можно заботливей, словно успокаивая неразумное дитя, заметил Шарль. – Их сопротивление под Орлеаном покажется уступкой по сравнению с тем, что начнётся теперь, потому что там они ещё не знали, чего от тебя ждать, а теперь, можно сказать, предупреждены…
– Я и тогда их предупреждала! Но они не верили!
Голос Жанны разлетался по залу, стены которого отражали его почти с испугом – здесь никогда не говорили так звонко.
– Они и теперь не верят, раз укрепляются, – продолжала она, – и, значит, ничего не изменилось, и волей Господа победа, по-прежнему будет на нашей стороне!
Шарль постарался, чтобы его смех не прозвучал обидно.
Но больше никто не засмеялся. Только глаза Жанны удивлённо округлились – она никак не могла понять, почему дофин так нерешителен.
– Я радуюсь такой твоей убеждённости, – вывернулся Шарль. – Моя вера в тебя, как в Божью посланницу, по-прежнему велика. Но, не думаешь ли ты, Жанна, что помогая нам, Господь ждёт и от нас какой-то помощи? Иначе говоря, действий разумных, а не глупостей, за которые и помогать не стоит.
– Ваша коронация не глупость, мой дорогой дофин, – очень серьёзно, без тени обиды или удивления, ответила Жанна – Это то, чего Господь хочет для Франции, и потому наше следование к Реймсу никак нельзя назвать глупостью.
После этих слов кое-кто еле заметно ухмыльнулся, и Ла Тремуй, по долгу службы и по личной заинтересованности присутствующий на совете, зорко отметил для себя имена. А затем покосился на герцогиню Анжуйскую.
Мадам в последние дни вела себя странно. Даже лицо её, обычно суровое и замкнутое, приобрело какую-то женственную мягкость, чего министр объяснить никак не мог, и испытывал в связи с этим некоторое беспокойство. «Она слишком беспечна. Слишком! А всё, что СЛИШКОМ, уже плохо. Так можно себя ощущать только в том случае, если дело удачно завершено… Но ведь оно не завершено! Во всяком случае, будь я на месте герцогини, я бы ещё не радовался… Хотя, может быть, на своём месте, она знает много больше того, что все мы видим, и имеет основания для беспечности?».
Ответов этому Ла Тремуй не находил, поэтому, с неприятным посасыванием в груди, начинал чувствовать, что снова гибнет в мутной воде неведения. И вдруг… ухмылки некоторых командиров внезапно подсказали… внезапно навели на мысль… Мысль крамольную, почти безумную, однако, учитывая сведения, полученные от Филиппа, вполне возможную! Изощрённого ума герцогини могло хватить и не на такое, просто невозможно было даже предположить, поскольку, вроде бы, бессмысленно, и всё же, всё же… ОНА НЕДОВОЛЬНА КОРОЛЁМ И ГОТОВИТ НОВУЮ КОРОЛЕВУ!
Господи!
Ла Тремуй чуть не подскочил на стуле.
Да ведь так, верно, и есть!
Достаточно вспомнить, как превозносят Жанну сейчас, посмотреть КТО ухмылялся, и внимательно послушать Бастарда, который всю жизнь высокомерием прикрывал грешок своего рождения, а теперь вдруг смиренно, ПРИ ВСЕХ, признает превосходство над собой какой-то деревенской девицы! Даже учитывая, что ему всё о ней известно, такое смирение с его стороны подобно чуду… Вот ведь, чёрт возьми! Наш двор становится двором чудес! Но, если допустить, что догадка верна… О-о, как интересно всё получается! Ведь девица Бастарду сестра – так почему и не признать превосходство сестры, которой уготовано такое великое будущее..?
Ла Тремуй заёрзал, озираясь по сторонам и снова чувствуя возвращение к жизни. Коротко мелькнувшая догадка разматывалась, словно клубок, на который очень ладно нанизывались все известные факты и события. Неясной, правда, оставалась роль этой таинственной Клод, но зато прояснилось многое другое, почему, например, самого Шарля до сих пор держат в неведении о том, что чудесная Дева сестра и ему? А в том, что Шарль ничего не знает, Ла Тремуй был уверен, потому что, в отличие от многих других, сразу понял, насколько дофину страшно сейчас воевать, и как тяжело ему выкручиваться перед Жанной, которая по-прежнему остаётся для него чудом. Но, узнай он, что никакого чуда нет, давно бы прекратил эти препирательства своей королевской волей, если бы вообще допустил появление этой Девы и такое всеобщее ей поклонение…
Ах, как захотелось Ла Тремую сразу после совета пойти и всё рассказать!
Но нельзя. Нельзя! Уж больно красиво и складно размотался клубок – не запутать бы неверным движением. Тем более, что на нём не хватает одной составляющей – этой занозы Клод. Но, ничего, он подождёт… Подождёт до лучших времён, когда де Вийо хоть что-нибудь, хоть какую-нибудь мелочь узнает, и можно начинать разыгрывать свою партию, превращаясь из человека, висящего над пропастью, в того, кто столкнёт в неё других. Нужно время… Время, чтобы хорошо всё распланировать, потому что необдуманное раскрытие такого гигантского заговора снесёт немало голов, а среди них могут оказаться полезные…