Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга третья - Страница 2

– О… Благодарю за радость, которую вы мне доставили этим сообщением, герцог. И за милую шутку в отношении подарка. Уверен, всерьёз вы не допускали мысли о том, что я мог бы приехать к вам ради заведомо бесчестного дела.

– Разумеется, Кошон.

С этими словами Филипп встал, давая знать остальным, что для них аудиенция окончена. Но на Кошона посмотрел сердито – преподобный мог бы и проглотить насмешку без ответного укола…

– Что за подарок? – спросил он, уже более сухо, едва придворные скрылись за дверьми.

– Сейчас его принесут.

По знаку епископа один из стражников у входа вышел и вскоре вернулся с прихрамывающим господином, который бережно сжимал в руках небольшой футляр.

– От кого это?

– Господин Ла Тремуй шлёт сердечные поздравления вашей светлости и просит принять его дар по случаю вашего бракосочетания, – сказал господин.

– Покажите, что там.

Посланец раскрыл футляр и, опустившись на колено, почтительно протянул его вперёд. На тёмно-фиолетовом бархате мягко переливался генуэзский кинжал.

– Красиво, – произнёс Филипп.

Он постоял над подарком, заложив руки за спину, затем повернулся к Кошону.

– Однако, учитывая вашу предварительную речь и последние военные успехи «Буржского королька», я надеялся, что его первый министр будет щедрее в своей расположенности. Этот подарок, на самом деле, более уместен от любовницы.

– Это лишь часть подарка, – понизил голос Кошон.

Потом быстро окинул глазами зал, удостоверяясь, что никто не задержался, и показал на господина, всё ещё не вставшего с колен.

– Главный дар перед вами.

Филипп обернулся, присматриваясь. Нет, он не знает этого человека. Белёсые ресницы… да и сам весь какой-то блёклый, словно прилипшая к стене моль. Вот только взгляд… Ужасно неприятный взгляд!

– Кто это?

– Жан де Вийо, ваша светлость, – тихо, но значительно забормотал епископ. – Бывший порученец при дворе покойного ныне герцога Анжуйского, отправленный им когда-то в Шинон за непочтительное отношение к мадам герцогине… Последнее время он служил в замке, в донжоне… Там… ну, вы понимаете? Где останавливалась эта… с позволения сказать, Дева…

Кошон говорил и смотрел при этом так, словно за каждым словом скрывался многозначительный вопрос: «Вы понимаете, ЧТО это значит?!». И в том, как, еле заметно, переменилось лицо герцога, он увидел ответ – да, Филипп понял!

Обиженный придворный… Тот самый мелкий дефект в ладно подогнанных доспехах благополучия, который всегда являет себя самым подлым и неожиданным образом, лопаясь, трескаясь, раскрываясь над незащищёнными местами именно в тот момент, когда удара здесь никто не ждёт. Ничтожная блоха, не удостоенная внимания, когда позволила себе вылезти, и больно куснувшая, не абы когда, а в разгар чумы… Одним словом, то обстоятельство, которое Провидение всегда использует, пребывая в дурном расположении духа… В другое время Филипп побрезговал бы. Но только не теперь! И не с такими именами…

– И, что вы такое, сударь, раз уж вас назвали подарком? – спросил он.

Неподвижные, с тяжёлыми отцовскими веками, глаза способны были смутить любого. Но де Вийо оказался достаточно внимательным ко всем переменам в интонациях и взглядах, чтобы понять – им заинтересовались всерьёз. Поэтому, не смущаясь, тем же шутовским тоном, которым когда-то дерзил герцогу Анжуйскому, он ответил:

– Я ценные сведения, ваша светлость.

Шаг назад

«Вот теперь я отомщу!»…

Подслушав, после завершения проверки, разговор мадам Иоланды с Жанной, конюший Жан де Вийо не мучился долгими размышлениями о том, у кого искать поддержку своему порыву. Во всём, что касалось отношения к герцогине Анжуйской, не было у него души более родственной, чем господин де Ла Тремуй.

С того самого дня, как мадам привезла в Шинон дофина и весь двор, де Вийо только тем и занимался, что наблюдал. Сначала, правда, никаких коварных замыслов он не вынашивал, поскольку понимал – тягаться с герцогиней, достигшей такого могущества, и смешно и глупо. Он только отчаянно пытался привлечь к себе внимание кого-нибудь из знатных господ, вплоть до самого дофина, лишь бы жизнь его сдвинулась с точки мёртвого, незначительного прозябания. Но попытки были тщетны. Несколько старинных знакомцев, которых он помнил при Анжуйском дворе на должностях куда менее значимых, чем теперь, обещали, было, своё покровительство, но только обещаниями и ограничились. И несчастный конюший вынужден был пройти весь унизительный путь от надежды, разочарования, зависти и обиды до полного отчаяния, венцом которого стала всепоглощающая, страстная ненависть к виновнице его унижений.

Вот тогда он и начал наблюдать более пристально, уже грея в душе последнее, что ему осталось – желание отомстить.

На то, чтобы разделить двор на «своих» и врагов много времени не ушло. Как, впрочем, и на то, чтобы понять – дофин начал уже тяготиться чрезмерной заботой матушки, которая, по счастью, пребывала в бесконечных разъездах, верша государственные дела. Де Вийо сразу сделал ставку на Ла Тремуя и не прогадал. Граф так стремительно прибирал к рукам двор и так ловко манипулировал общественным мнением, что конюший даже испытал некоторую досаду – ему ничего не оставалось! Не было даже щели, через которую можно было бы подставить мадам, хотя бы, мелкую подножку!

Но тут, на его счастье, пришло известие об этой самой Деве!

Тонким чутьём наблюдающего де Вийо сразу уловил, не высказываемое вслух предположение, что приход Божьей посланницы герцогиней как-то подстроен, и понял – настал его час! Он мелок – да! Но он настолько мелок, что будет незаметен за любым углом, и потому в узел завяжется, но найдёт, обязательно найдёт что-нибудь такое, что позволит уличить либо саму мадам, либо её ставленницу в шарлатанстве. А лучше всего, поймать сразу обеих, с поличным, в тот момент, когда они будут в очередной раз договариваться! То-то будет пощёчина по холёному лицу герцогини!