Сначала Клод просто испытала волнение, причин которому, кроме странных слов Жанны, вроде бы не было, и решила, что виной всему неожиданная встреча с земляками, разбередившая душу. Но вот прошло два дня, а волнение не унималось и дёргало изнутри в самые беспечные минуты, словно говоря: «Эй, не расслабляйся! Всё не так уж и хорошо…».
Поддаваться этому страху не хотелось. Отгоняя его прочь, девушка даже попыталась убедить себя, что расстроил её пасмурный день, сменивший долгую череду дней солнечных. Но, когда тучи рассеялись, когда снова засияло солнце, а волнение ничуть не прошло, она, не то чтобы сдалась, но стала искать его причину среди прошедших событий.
Вот и сегодня, во время привала, когда Жанна удалилась в шатёр, поставленный для дофина, обедать со всеми военачальниками, а Жан д'Олон ушёл с Раймоном проверить подковы у коней, Клод, оставшись в одиночестве, поднялась на высокий холм, у подножия которого они разбили лагерь, и легла в траву, в надежде отвлечь себя видом бегущих облаков, потому что беспокойство ей уже попросту мешало.
Всё было слишком хорошо… Так хорошо, как никогда ещё не было. Армия двигалась стремительно. За три дня, что прошли со дня сдачи Труа, дофину присягнули и Бюсси-Летре, и Шалон-сюр-Марн, открывший не только свои ворота, но и прямую дорогу на Реймс. Этот бескровный поход словно преобразил страну, во всяком случае, в той её части, которую уже прошли. Войско, не потерявшее ни одного солдата, всё полнилось и полнилось добровольцами. Им не только открывали ворота сразу – их ждали, как освободителей, самостоятельно разоружая англо-бургундские гарнизоны и радостно приветствуя… Приветствуя, конечно же, дофина – вчера, в Шалон-сюр-Марн, ему восторженно кричали: «Да здравствует Шарль Седьмой король Франции!»… Но, в то же время, – и это видели все – в большей степени приветствовали Жанну.
Клод медленно закрыла глаза.
Может быть, в этом всё и дело? Может, причина её беспокойства в том, как раз, и кроется, что улыбка Жанны, радующейся очередной бескровной сдаче города, становится всё беспечнее, а улыбка дофина, принимающего ключи от городских старшин, всё более натянута? Жанна не чувствует своей славы, тогда как дофин… Господи, неужели он завидует?!
Клод села. Перед глазами встало лицо неприятного министра Ла Тремуя, который всегда смотрит на Жанну так, словно испачкался и хочет вымыть руки. Под Труа она случайно услышала его слова о том, что города сдаются из страха перед мощной армией, благодаря слухам о колдовстве, и все те, кто восхваляет Жанну, только вредят делу дофина.
И слово «измена» тогда тоже всплыло…
И было видно, как он злобен, этот министр! Неизвестно, что наедине слышит от него дофин, который до сих пор, даже тут, в двух шагах от Реймса, дрожит и бледнеет, как будто тоже испытывает беспокойство.
А ещё монах из Труа! И та женщина, что прибилась к войску в самом начале похода!.. Везде, где только можно, они на разные лады кричат, что Дева святая. И недавно, прислушавшись к их словам внимательнее, Клод себя еле сдержала – такое впечатление, что они сговорились погубить Жанну глупыми восхвалениями, не имеющими ничего общего с действительностью! Женщина говорила о каких-то видениях, о том, что некая белая леди приходит к ней, одетая в золотые одежды, и велит, дескать, всякому, кто имеет золото, серебро, или какое-то скрытое сокровище, немедленно принести всё это Деве, которая сокровищами заплатит своим солдатам. И, что каждый, кто скроет что-нибудь, будет выявлен и предан жестокому суду и поруганию, потому что Дева всё знает, всё видит, и способна найти любое сокровище, которое хотят от неё утаить!
А монах договорился до того, что Жанна – это истинная помазанница Божия, едва ли не выше самого папы, – и ведёт она к престолу законного короля, как наместника на земле! Так что выходило, будто коронация дофина – это нечто вроде посвящения, где Жанна является восприемницей, то есть лицом, полномочия которого куда значимее королевских!
Клод ощутила, как беспокойство её усилилось.
Эти разговоры совсем не нравились ей, и, скорей всего, из-за них всё и стало меняться! Дофин явно сердит, и, дело тут, конечно, не в зависти… или не только в ней. Клод стала вспоминать, что Жанна рассказывала про первую встречу с Шарлем, про то, как увидела в его глазах, такое знакомое и ей, сомнение в своём праве. Вдруг это сомнение снова вернётся вместе с чьим-то злобным шепотком? Новая Дева, чтобы развеять их, не придёт, а Жанна, из спасительницы превратится в соперницу, которую обязательно захотят как-то убрать!
Клод сцепила в замОк ледяные от страха ладони. Она понятия не имела, что нужно делать, чтобы исправить положение! Разве только поделиться своими опасениями с Жанной? Но сможет ли и она прекратить этот поток опасных восхвалений? Всем рты не заткнуть, особенно тем, кто делает это не из добрых побуждений.
Клод опустила лицо в ладони. Раньше она бы и представить не смогла, что, после всех побед, Жанне будет желать зла кто-то, кроме англичан. Но теперь, окунувшись в этот чуждый мир непонятной ей придворной политики, приходилось признавать даже самое абсурдное – среди ближнего окружения недоброжелателей тоже хватало. И давние предостережения герцога Лотарингского вспомнились вдруг сами собой. Впрочем, он тогда говорил что-то о некоей защите, которая у Жанны есть… Ах, знать бы… Дай Бог, чтобы она оказалась действенной…
За спиной почудились тихие шаги, и девушка обернулась.
Барон де Ре неторопливо шёл к ней, неся на согнутой руке, как корзину, свой походный шлем. Всем видом он словно говорил: «я тут случайно, но настроение хорошее, есть время для беспечного отдыха и можно составить компанию даже мальчишке-пажу». Однако, Клод почему-то не сомневалась – барон здесь не случайно и искал именно её.