Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга третья - Страница 82

– Я посмотрю ваши подарки позже, герцог, – сказал он без улыбки. – Сначала дело, а уж потом решим, есть ли у нас повод радоваться.

– Было бы желание, а повод для маленьких радостей всегда найдётся, – попробовал удержать прежний тон Филипп.

Но король, стоящий перед ним, как будто наглухо закрылся и заранее пресёк все возможности задеть в нём живого человека.

– Думаю, пора приступить к делу, – холодно сказал он.

И вопросительно взглянул на Ла Тремуя. Тот мгновенно подался вперёд.

– В кабинете всё готово, ваше величество. Угощение, вино…

– Секретарь на месте? – оборвал король.

– Конечно, сир.

Шарль расправил плечи, слегка взмахнул рукой и сказал Филиппу:

– Прошу вас, герцог.

В зале притихли ещё больше, словно умерли. Это «прошу» прозвучало, как приказ. Все ждали, как отреагирует Филипп, который, хоть и сумел удержать невозмутимость на лице, но явно был обескуражен. И единственный, кто, казалось, ничего не ждал, был сам Шарль. Он, со странным для самого себя спокойствием, наблюдал, как в глазах герцога таяла насмешка, уступая место тому удивлению, после которого приходит, или уважение, или ненависть. «Надеялся сломать меня, рассказом о девчонке?» – подумал Шарль, чувствуя, что ему захотелось, наконец, посмеяться. – «Нет, Филипп! В Шиноне я бы, может, и сломался, но только не теперь! Там, в лесу, ты последний раз был хозяином положения… Во всяком случае, передо мной».

Брови Бургундца сошлись на переносице. Судя по всему, он понял. Но, не теряя лица, вполне величественно поклонился.

– Благодарю, дорогой кузен.

«Надо запомнить, как он это делает, – сказал себе Шарль, следя, за непринуждённостью, с которой Филипп выходил из ситуации и из зала. – И лицо. Мне тоже нужно научиться делать такое лицо, когда кто-нибудь попытается снова загнать меня в угол… Впрочем, лицо у меня отныне своё. И обходиться со мной, как раньше, ни у кого больше не получится!».

– А где же герцогиня Анжуйская? – слегка обернулся Филипп. – Я не увижу её сегодня?

– Нет, – спокойно ответил Шарль.

– Жаль, жаль. Я так надеялся поглядеть на знаменитых анжуйских фрейлин. Говорят, перед ними не может устоять ни один мужчина. Это правда? Может, её светлость приедет чуть позже? Я готов подождать ради такого случая.

Шарль как раз остановился перед нужной дверью и, дожидался, когда слуга её раскроет.

– Матушке нездоровилось последние дни, – сказал он невозмутимо, словно не понял скрытого в словах герцога намёка. – Она осталась в Реймсе, и я распорядился, чтобы младший сын о ней позаботился. Но, если вам, кузен, так не терпится взглянуть на фрейлин герцогини, есть очень простой способ сделать это с полной приятностью для всех. Откройте мне ворота Парижа, и её светлость со всем своим двором будет в числе первых, кто въедет туда вслед за мной.

Повисла пауза, во время которой король и герцог смотрели друг на друга, прикрыв любезными улыбками то, что осталось невысказанным. «Ты опоздал, ты снова опоздал, Филипп, – словно говорил Шарль. – Да, когда-то дофин, которого больше нет, был обложен подручными матушки, как олень егерями. И соблазнительные фрейлины, попадавшие в его постель, наверняка, отбирались ею лично. Но это прошлое отрублено и забыто, и никакие намёки на него не способны меня задеть…».

Филипп же в это время прикидывал в уме, оговорился ли Шарль, когда сказал, что матушка въедет с ним в Париж одной из первых, или давал таким образом понять, что оставит герцогиню на политической доске фигурой, по-прежнему весомой. «Плохо, конечно, – размышлял он. – Хотелось бы для неё открытой опалы. Мадам, в качестве врага, будет крайне неудобна. Но, положа руку на сердце, на месте Шарля я бы тоже её оставил».

– Вы загоняете меня в угол, сир, – улыбнулся он, как можно беспечнее. – Такая заманчивая перспектива… Боюсь, правда, что мне, как молодожёну, чтобы сдать столицу, потребуется повод менее компрометирующий. Давайте подумаем, что ещё вы можете предложить.

С этими словами Филипп слегка поклонился и прошёл в раскрытую дверь.

Реймс

В другое время и при других обстоятельствах Шарло сразу бы сказал матери, что отчаянно скучает, слушая этого сладкоголосого менестреля. Но сейчас, сидя в мрачноватом каминном зале, где, по утверждению мадам Иоланды, голос певца звучал особенно выразительно, он был даже рад, что имеет возможность спокойно размышлять.

Судя по всему, подходил конец беспечной жизни при дворе, когда с одной стороны его прикрывал авторитет матери, а с другой – дружеское расположение короля. Этот малопонятный приказ остаться с герцогиней в Реймсе опалой, конечно, ещё не считался, но Шарло не был бы достойным сыном своей матери, если б не чувствовал, что пахнет здесь не столько сыновьей заботой, сколько удалением от двора. Странно только, что сама герцогиня ничего этого, словно не замечает. После коронации она вообще стала на себя не похожа. Количество недомоганий, которыми матушка объясняла своё отсутствие почти на всех королевских мероприятиях, похоже превзошло, общее число хворей за всю её жизнь! И эта опасная беспечность… Её как будто обрадовало распоряжение короля оставаться вместе с сыном в Реймсе и поправлять здоровье, а между тем, в любое другое время, герцогиня обязательно насторожилась бы! И сделала бы всё возможное, чтобы отправить вместо себя, хотя бы, Шарло.

Хуже всего во всём этом то, что не с кем даже поговорить. Рене, который при последней встрече тоже вёл себя странновато, внезапно сорвался с места и уехал в Лотарингию, к жене, которой именно сейчас приспичило рожать! А ведь он всегда знал почти всё о матушкиных делах. И, как показалось Шарло, о её недугах тоже. И, раз он злился – а он злился, это было ясно – значит, матушка делает что-то не то!