А потом войско выступило. И, отъезжая от города дальше и дальше, Жанна думала, что осталась совсем, совсем одна со своим мерзким страхом.
Она знала – де Ре ищет отравителя. Барон поклялся вывернуть его наизнанку, но дознаться, от кого и, самое главное, для кого он получил яд. Однако, чтобы вывернуть кого-то наизнанку следует сначала его найти. А как найдёшь в людском море исполнителя, скорей всего ничтожного и неприметного? Нет, искать нужно сразу заказчика, вычисляя, кому это могло понадобиться. Но если, как предположил де Ре, отравить хотели именно Клод, значит, отравитель прекрасно знал, кем именно она является. А таких было немного, и все, вроде бы, вне подозрений.
Если, конечно, не узнал кто-то ещё.
«Клод следует скрывать прежде всего потому, что немало найдётся желающих плюнуть в её открытую душу, чтобы доказать, „не так уж она и чиста“, – сказал как-то Рене Анжуйский Жанне, когда она спросила, сможет ли Клод после коронации дофина открыто надеть женскую одежду и не подвергать себя опасностям военных походов, как паж Девы. – Вот увидишь, раскрыв себя, она станет ещё более уязвима. Если не хуже. Ведь придётся объяснять, почему до сих пор девица ходила в мужской одежде. А объяснить это, значит, сознаться в подлоге. Тогда вас обеих обвинят в ереси… Не признаетесь в подлоге – в ереси обвинят только её. То, что ты носишь доспехи – это одно, а у Клод такой же веской причины для ношения штанов не существует… Поверь, Жанна, Инквизиция – это совсем не то, с чем ты столкнулась в Пуатье. Вернее, то же самое, но с другой целью. Если нашим служителям Божьим позволить признать еретичкой тебя или Клод, они сделают это с удовольствием и охотой, куда бОльшими, чем были у них при признании тебя Девой-Спасительницей… Но почему-то кажется, если позволить то же самое кое-кому при дворе… Даже не знаю, Жанна, что для вас будет хуже».
Теперь слова эти вспоминались и вспоминались. Особенно здесь, у Монтепилуа, перед сражением, которое, вроде бы, было необходимым, но, в то же время, и бессмысленным. Да, впереди враг, которого нужно разгромить. Однако бросать солдат в бой только ради того, чтобы ответить на оскорбления Бэдфорда, казалось Жанне унизительным. Захват Парижа – вот то единственное, что могло утвердить власть короля. И, если он больше не слушает её, избегает встреч и откровенно сторонится, не значит ли это, что он больше не верит? И, что двору и церкви позволено не верить тоже? Тогда искать отравителя нужно возле самого трона, где королевское настроение видней всего…
А если быть до конца откровенной, то лучше бы и вовсе не искать, чтобы не подвергать новой опасности Клод, себя, да ещё и барона.
Жанна с горечью осмотрела выстроившиеся в боевом порядке войска, и тут на ум ей сама собой пришла простая мысль: «А ведь права была Клод, нужно было сразу после коронации и уйти…»
* * *
Дофин через плечо взглянул на подошедшую девушку, поприветствовал её кивком головы и снова отвернулся.
– Как считаешь, Жанна, наша позиция достаточно удобна для сражения? Мой командующий говорит, что лучше выбрать было бы невозможно. Но, может, ты думаешь иначе?
– У англичан позиция не хуже, – ответила Жанна.
– Правда? То-то они с места боятся сойти. Уж не атаковать ли нам первыми? К примеру, по флангам… Или лучше центром? Или конницей?.. Я не так опытен в военном деле, поэтому, как ты посоветуешь, так и сделаю.
– Я советую вам идти на Париж, сир, – тихо произнесла девушка.
Король вскинул брови и еле заметно повернул к ней голову.
– То есть, ты хочешь сказать, что сейчас следует развернуться и пойти отсюда, чтобы в спину нам полетели, в лучшем случае, стрелы, а в худшем насмешки? Так что ли?
Жанна покраснела и опустила глаза. Всей кожей она ощущала взгляды обступивших их командиров. По именам могла бы назвать тех, кто смотрел с сочувствием. Но остальные, те, кто смотрел с насмешкой, заставляли её испытывать какую-то необъяснимую вину перед первыми. Словно она не оправдала их доверие, в чём-то их подводила и была бесполезна именно теперь, когда всем грозило это бессмысленное сражение. Она не могла выносить эти взгляды. И не могла злить короля своей нерешительностью.
– Вам достаточно приказать, сир, и я поведу солдат в бой.
– Их поведет мой командующий, Жанна, если ты скажешь, что слышала свои голоса. Мне говорили, в последние дни ты неустанно молилась, значит, должна была их слышать, и они должны были что-то тебе сказать.
– Они велят идти на Париж…
– Хватит уже об этом! – вспылил Шарль, поворачиваясь к ней, наконец. – Здесь Монтепилуа! И Бэдфорд – вот он, перед нами! Я просил совета о том, что делать здесь и сейчас, потому что мне все уши прожужжали, как ты решительна и смела, и как умела в стратегии! Если нужно, мы все помолимся. День, два… сколько тебе нужно, чтобы принять решение?!
В этот момент с английской стороны послышались громкие крики. В рядах неприятеля на одном из флангов произошло движение, и было видно, как целая шеренга лучников вышла за укрепления и пустила стрелы в сторону французов.
– Готовиться к бою! – закричал Бурбон.
– Нет, погодите, герцог, – придержал его король. – Наша Дева ещё ничего не сказала.
Жанна в смятении отступила. Эта перестрелка на фланге окончательно выбила её из колеи.
– Вы должны атаковать, сир! – нервно воскликнула она.
– Ты на этом настаиваешь?
– Да!
Только теперь Жанна отважилась посмотреть на стоящих вокруг недавних соратников. Вот он – «прекрасный герцог»! Смотрит так, словно сражение уже проиграно… Ла Ир еле заметно качает головой… Де Ре бледен, как смерть… Господи, помоги! Они тоже понимают, что сражаться нужно не здесь!