Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга третья - Страница 101

101

Парижское предместье встретило вошедших в него воинов полным безлюдьем. Предупреждённые жители успели укрыться за городскими стенами, и это ужасно огорчило Жанну.

– Почему меня так боятся? – спрашивала она, проезжая мимо опустевших домов. – Разве я жгу своих пленников, или подвешиваю их в железных клетках? Я пытаюсь вернуть законному королю его земли, только и всего…

Атаковать городские ворота с ходу она не позволила. Сначала следовало разузнать насколько хороши укрепления и сделать предложения о добровольной сдаче. Но все попытки Алансона начать переговоры прошли впустую. Его учтивые письма должностным лицам города остались без ответа. И со стороны парижан парламентёров тоже не выслали. Более того, те сведения, которые удалось собрать о настроениях внутри столицы, говорили об одном и том же – в городе назревает паника, но о добровольной сдаче запрещено говорить под страхом смерти, потому что, Бог знает кто, распустил слухи о том, что «дофин, именующий себя королём», повелел отдать город на разграбление и полное уничтожение его жителей, невзирая на пол и возраст, с тем, чтобы, в конце концов, сравнять его с землёй! Многие верили. И, хотя с трудом выносили англичан за их дикие развлечения и хамство, безо всякого принуждения шли добровольцами в отряды городской милиции и на строительство укреплений. А Жанне, которая каждый день выходила осматривать городские стены, казалось, что наглухо запертый Париж смотрит в ответ с высокомерным презрением.

Кое-кто из командиров пытался совершать набеги на окрестности, где то и дело появлялись летучие конные отряды защитников города. Особенно частые стычки происходили возле мельницы у ворот Сен-Дени. Однако заканчивалось всё простым разорением близлежащих деревень. И, глядя на всё это, Жанна, почти физически ощущала – шансы на благополучный исход дела с каждым днём убывают. Её «прекрасный герцог» выходил из себя, доказывая, что бояться атаковать не надо! Что город пока укреплён не лучшим образом, но, если она промедлит, Филипп успеет его укрепить, потому что шпионы, которых он каждый день засылает под городские стены, доносят о работах, ведущихся день и ночь! Рассказывал о Людовике Люксембургском, который, от имени герцога Филиппа, заставил всех епископов, приоров ближних монастырей, прево Парижа и прочих должностных лиц заново принести присягу на верность английскому королю.

– Это говорит о том, что они боятся измены! – доказывал герцог. – А раз боятся, значит, есть основания… Парижане обязательно дрогнут так же, как дрогнули когда-то жители Труа!

Но Жанна на всё отвечала одно и то же:

– Здесь моё имя не ключ, а злое предостережение. Парижане не дрогнут. И мы должны дождаться короля.

Чтобы не прозябать в бездействии, она готовилась – следила за строительством осадных сооружений и даже участвовала в нескольких конных вылазках, пытаясь оценить вооружение противника и его манеру вести бой. Но время безнадёжно уходило и уходило.

Иногда Жанне казалось, что следует послушать Алансона. В угоду ей он даже отправил королю письмо, в котором уверял, что всё готово для штурма и требуется только отдать высочайший приказ. Но ответа и с этой стороны не получил.

Однако, 28 августа, пришло известие от коменданта Санлиса о том, что его величество, наконец, прибыл. А следом за этим в Сен-Дени появился не кто-нибудь, а сам Рене Анжуйский, которого мадам Иоланда срочно вызвала из Лотарингии.

Жанну он нашел подавленной, но решительности не утратившей. Она радовалась привезённому известию так же, как и присутствию Рене. Без конца твердила: «Ещё не поздно! Ещё совсем не поздно!». И убеждала посуровевшего Алансона, что, вот теперь-то, всё обязательно получится.

Но, как только Жанна ушла воодушевить солдат, Рене бросил на стол грозно звякнувшие боевые рукавицы и сердито посмотрел на герцога.

– Что бы вы ни затевали, мессир, послушайте доброго совета и откажитесь!

Алансон, с вызовом, вскинул голову.

– Затеваю?! Я?! Кто дал вам право, сударь…

– Моя мать, – перебил Рене. – Её светлость герцогиня Анжуйская, которая настоятельно просит вас одуматься.

Алансон притих. Его собственная мать до сих пор жила в Анжере, и сам он слишком многим был обязан герцогине чтобы перечить кому бы то ни было, говорящему от её имени.

– Я делаю только то, что должен, можете её светлости так и передать… Кто ещё поддержит Жанну? Король? Но с ним явно творится неладное, и я никак не пойму, что именно! Может, Ла Тремуй, который непонятно кому служит? Или опальный Ришемон? И где, позвольте спросить, сама её светлость? Кроме того, чтобы мне одуматься, что ещё она говорит? Надеюсь, её здоровье поправилось?

– Господь милостив, – тихо произнёс Рене. – Но недуг герцогини в некотором смысле оказался связан с тем, что сейчас происходит, поэтому она и просила остановить вас.

Взгляд Алансона утратил высокомерие.

– Случилось что-то, о чём я не знаю?

– Возможно.

Рене обернулся на дверь и заговорил почти шепотом.

– Я тоже не мог понять, что происходит с нашим королём. Но кое-что, случайно услышанное перед тем, как я сюда поехал, заставило думать о самом худшем.

– Что ещё?

– Шарль даст разрешение на штурм только седьмого сентября – ни раньше, ни позже. А восьмого – великий праздник Рождества Девы Марии… Как вы думаете, Божья посланница может воевать в святой день?

В глазах герцога вспыхнула ярость.

– Я понял, сударь, не продолжайте. То есть, если Жанна, после прихода войска, ещё день промедлит, её можно обвинить в нерешительности, как у Монтепилуа, где она сама призналась, что голоса с ней больше не говорят. А коли так, то и король не обязан более её слушать. Но, вступи она в бой…

101