Ах, вернуть бы Танги! Чтобы сесть с ним, как в былые времена, и, перебирая факты, докопаться-таки до сути…
Герцогиня снова почувствовала приближение слёз, и сама себе удивилась – как плаксива она сегодня. Она так ждала встречи с Филиппом, так сладко мечтала, как посмотрит в его глаза и, скрывая ото всех свою радость, будет жить ожиданием. Но сейчас видеть его хотелось всего меньше… Может, виной тому оставшееся после визита Шарля ощущение, что её при всех унизили и осмеяли?
Одна из фрейлин заглянула в комнату, спрашивая, не надо ли чего её светлости? И мадам Иоланда, подумав немного, попросила позвать к ней графа Менского.
– Может быть, ты объяснишь, что происходит?
Брови Шарло взлетели.
– О чём вы, матушка?
– Хотелось бы ошибиться, но, кажется, меня крайне заботливо попросили отсюда убраться!
Мадам Иоланда не отрывала глаз от лица сына и готова была поклясться, что его изумление наиграно так же, как и «случайный» выбор де Руа для её сопровождения.
– Убраться?! Вам?! Побойтесь Бога, мадам, я не помню Шарля таким любящим и нежным с тех пор, как он в последний раз вытер мне нос в Анжере.
Ощущение, что над ней смеются, только усилилось.
– Как же тогда понять это предложение уехать в Жьен, да ещё с эскортом? Шарлю так необходимо убедиться, что я по-прежнему остаюсь далеко от него?
– Вы первая дама королевства, матушка. Вам без свиты путешествовать не пристало. Король и так выбранил меня за то, что сюда вы приехали, как какая-то фрейлина. Не хватало ещё, чтобы мы с ним, оба, выслушивали упрёки от королевы.
Шарло широко улыбнулся. Он изо всех сил старался быть убедительным. Этаким простодушным шутником, старающимся развеселить мать. Но глаза… Мадам Иоланда смотрела в них и отказывалась верить тому, что видела – её маленький Шарло с ней лицемерил! Уж кому, как ни ей, знать, что этот неуловимый из-за частого моргания взгляд означает откровенную ложь, которая всегда начинала плестись после того, как её мальчика уличали в непозволительных шалостях!
«Они знают про Филиппа!», – внезапно поняла она. И невыразимая тоска, которая почти весь сегодняшний день заставляла её вытирать слёзы с глаз, с новой силой сдавила сердце, то ли осознанием собственного унижения, то ли недобрым предчувствием.
– Вы с ним, оба… – медленно повторила герцогиня. – Наш король сегодня не дал мне рта раскрыть… Но, раз вы оба… раз снова стали так близки, то, может быть, ты объяснишь, хотя бы, почему уехал господин Дю Шастель?
– Он подал в отставку, – беспечно пожал плечами Шарло. – А король её принял, вот и всё. Но, если вы, мадам, и тут желаете найти какую-то обиду для себя, то лучше не ищите. Дю Шастель сам заставил короля принять его отставку.
– Чем же?
– Выразил недовольство переговорами, стал при всех превозносить Ришемона, называя его чуть ли не последней надеждой королевства. А у нас здесь за такие речи можно поплатиться головой. Хорошо, что Шарль не забыл прежних заслуг Дю Шастеля и всего лишь принял его отставку. А ведь мог поступить и жёстче.
Мадам Иоланда холодно посмотрела на сына. Она вдруг как-то сразу всё поняла – и почему Шарло так внезапно покинул Реймс, не сказав ей ни слова, и почему сегодня весёлый заботливый король так «случайно» выбрал ей в провожатые Филиппа де Руа…
Обида за Танги, недавнее унижение, одиночество, вдруг прочувствованное по-особому, и это предательство сына, от которого ничего подобного никогда не ожидалось, словно крепкая оплеуха, привели её в чувство.
Герцогиня ласково улыбнулась.
– Ты едешь завтра с королём, Шарло?
– Конечно! Он велел мне всё время быть рядом.
– Тогда, ступай. Перед походом нужно выспаться. Королю вообще неразумно было ездить сегодня на охоту.
Шарло весело поклонился.
– Охота – удовольствие матушка! А удовольствия, когда они в меру, только придают силы. Шарль сказал, что этот поход будет проще Луарского. Почти, как ваша поездка в Жьен… Господин де Руа, кстати, должен нести сегодня ночное дежурство, но когда я предложил ему замену, он тоже сказал, что предстоящее общение с вами это такое удовольствие, которое снимет любую усталость. Так что, не беспокойтесь…
Когда сын вышел, улыбка на лице мадам Иоланды каменно застыла.
– А я и не беспокоюсь…
Её деятельный ум медленно пробуждался к жизни.
Лёгкий поход… лёгкая жизнь… Алансон больше не командующий, Жанна бездействует, Рене в Лотарингии, Танги в отставке… И её отсылают подальше, сунув в руки Филиппа, словно игрушку надоедливому ребёнку, который отвлечётся и забудет всё на свете… А разве она уже не забыла? Танги пытался ей что-то объяснить, и разве она услышала? Только его упрёки… Он тоже всё понял про Филиппа. Но Танги было простительно понять, потому что понял он сердцем… Любящим сердцем. Поэтому надо было простить ему те сомнения, которые он испытывал, и слушать, слушать то дельное, что он мог бы сказать…
«Недостойная любовь…»
Это всё, что теперь у мадам Иоланды оставалось.
Но оставалось ли?
Сегодня Филипп казался таким же, как всегда, в отличие от короля и её сына. Возможно, его просто используют, и тогда она обязана оградить юношу от гнусной интриги. Но могло ведь быть…
«Нет! – одёрнула сама себя герцогиня. – Филипп ничем не заслужил подобных подозрений. Я потеряла голову, и это только моя вина. Но, пока не поздно, его следует предупредить… Объяснить ему, что сейчас не время, и будет лучше, если он останется при Шарло… Нужно вызвать его к себе во время дежурства. Тайно, чтобы никто не увидел. Вызвать и объяснить… Если он поймёт, значит ничего не знал о заговоре против меня…»