– Думаете, милорд, она пыталась бежать? – спросил Кошон, которому всё это говорилось.
– Конечно. А что же ещё она хотела?
Кошон задумчиво потёр подбородок.
– Для нашего процесса было бы лучше объявить причиной произошедшего желание покончить с собой. Я уверен, милорд, что совершение подобного тягчайшего греха может стать ещё одним пунктом обвинения, и ещё одним моментом, который развенчает миф о Божьей посланнице. Есть ли там, в Боревуаре, люди, которые при случае могли бы поклясться на святом писании, что пленница выбросилась из окна, дабы избежать наказания за свои грехи?
Бэдфорд пожал плечами.
– Будут, если вам так нужно.
– НАМ, милорд, – с нажимом на первое слово поправил Кошон.
На лице регента появилась кривая усмешка.
– Мне нужно, чтобы ведьма, на которую эти арманьяки молятся, была сожжена, как еретичка. Даже если это не поставит под сомнение правомочность коронации их дофина, всё равно, это не позволит им раздувать сказки о себе, как о Богом избранных. А уж каким образом, с помощью каких обвинений вы, Кошон, этого добьётесь меня лично занимает куда меньше.
Он пробежал глазами список судейских, призванных к судопроизводству, который Кошон принёс на согласование, и, возвращая бумагу епископу, добавил:
– Хотелось бы ещё, чтобы процесс был не слишком скучным. Я надеюсь на присутствие в открытых заседаниях нашего короля, а он, как вы понимаете, скуки нам не простит, так что, позаботьтесь обставить всё поинтереснее.
– Стоит ли, милорд? – принимая бумагу обронил Кошон. – Уж если мы не можем так открыто, как хотелось, устроить суд именно над ведьмой, можно добиться своего иными путями. В частности, можно не пускать на открытые заседания его величество, чтобы избежать порчи, или другого какого-то колдовского влияния на чистую душу юного короля. Думаю, должным образом поданные, слухи об этом создадут необходимый для процесса настрой.
Бэдфорд тяжело посмотрел из-под насупленных бровей.
– Вы в своём уме, Кошон? Не по вашей ли подсказке мы притащили сюда малолетнего Гарри, чтобы его чистая душа противостояла ведьме? Чем теперь я буду объяснять парламенту это путешествие через Ла-Манш?
– Коронацией, – тут же ответил Кошон. – Коронацией на ФРАНЦУЗСКИЙ престол!
И по поспешности ответа было ясно – епископ к подобному вопросу подготовился.
– Так будет даже лучше, – продолжал он. – Факт этой, ЗАКОННОЙ коронации сам собой наведёт на мысли о незаконности ТОЙ. А его величество это действо развлечёт куда вернее, нежели судебный процесс, где скуки не избежать, как ни старайся. И парламент, мне кажется, будет удовлетворён. Где же и короновать будущего французского короля, как не во Франции. А то, что произойдёт это не в Реймсе…
Кошон для видимости замялся, даже плечиками пожал с таким видом, дескать, неужто нельзя найти выхода? И тут же закончил вкрадчиво и немного отстранённо, как делал всегда, когда старался внушить собеседнику, что пытается скрыть от него слишком грубую лесть:
– Полагаю, на то и дана вам власть, милорд, чтобы управлять не только людьми, но и самой Историей. Почему бы не создать новую традицию для новой династии и не начать короновать Ланкастеров, скажем, в Париже?
* * *
Жанну смогли привезти в Руан только 23 декабря. К этому времени к процессу над ней всё было готово. Главным судьёй был, разумеется, Кошон. Номинальным судьёй он пригласил бакалавра теологии Жана Леметра, который числился в руанском диоцезе наместником французского инквизитора, но Леметр проявил вдруг удивительную для себя несговорчивость.
– Почему, собственно, я? – нервно разводил он руками и постоянно отворачивал в сторону глаза, лишь бы не встречаться ими с Кошоном. – Вы, господин епископ имеете полное право – девица захвачена на территории вашего диоцеза, бовесского! При чём же тут Руан?! Зачем?.. Нет, простите, но моё присутствие на процессе будет лишним!
Дошло до того, что почтенный бакалавр начал прятаться от епископа под благовидными предлогами, а потом и вовсе уехал куда-то по неотложным делам.
– Это он нарочно, – с неприкрытой злобой выговаривал Кошону канонник Эстиве – его давний друг и единомышленник. – Леметр боится не угодить папе, а то и самому Господу нашему. – Эстиве перекрестился с самым серьёзным лицом, но через мгновение снова придал ему глумливое выражение. – А вы в ответ пригрозите недовольством милорда Бэдфорда и тем, что регент может принудить его участвовать в процессе через нашего инквизитора! Ведь он может, да?
– Может, может, – раздражённо подтвердил Кошон. – Но сколько времени на всё это уйдёт?!
– А нам-то что? – хмыкнул Эстиве.
Ему, действительно, было безразлично сколько времени займёт и сам процесс, и подготовка к нему. Платили каноннику немало, как впрочем, и остальным судейским. Один только Кошон за ведение суда должен был получить сумму, почти равную его годовому жалованию на должности члена Королевского Совета. А заседателям-асессорам обещалось по ливру за присутствие на заседании, причём заседания эти Кошон планировал проводить еженедельно. Поэтому выходил как раз тот случай, когда время действительно представляло собой деньги, и деньги, текущие в карман прямиком из мошны английского парламента! Или, вернее было бы сказать, из самых жил придавленной налогами Нормандии. С того дня, как герцог Бургундский согласился принять выкуп, суду над Жанной придавалось такое большое значение, что в средствах предпочитали себя не стеснять. И это, в свою очередь, бесконечно радовало Кошона, и во многом повлияло на выбор им епархии, в которой суд должен был состояться. Прежний Руанский архиепископ умер, а нового главу диоцеза ещё не избрали, и Кошон надеялся… он очень надеялся, что его рвение на процессе отметят ещё и новой должностью, поэтому твёрдо настаивал только на Руане. Ни славой, ни деньгами, ни надеждой делиться он ни с кем не хотел.